Солнце медленно спустилась за горизонт, цепляясь огненными лапами за верхушки многолетних деревьев. Она отчаянно не желало заходить, стремясь остаться на небосводе больше положенного срока. С тем же отчаянным желанием хотел обратного высокий красивый мужчина, наблюдающий за заходом светила на высокой открытой башне.
Последние искры спрыгнули с деревьев, исчезнув следом за покрасневшим шаром. Взгляд тёмно-карих глаз проводил скрывшееся за горизонтом солнце, после чего мужчина прикрыл веки. Если бы на этой башне был ещё кто-то помимо него, он обязательно бы заметил облегчение в последних действиях неестественно красивого брюнета. Но никого рядом не было, и никто кроме самого Себастиана Галатена, а на башне был именно он, не знал причин его поведения. Впрочем, те, кто знал его и его семью вполне мог догадаться. Но опять же он в гордом одиночестве наблюдал закат.
Одиночество. Он почти не чувствовал его после того как обзавёлся семьёй. У него было все, о чём можно было мечтать, и даже больше. Ведь Себастиан и мечтать не мог, о том, что у него будет семья, настоящая, а не "до первой проверки". Семья. Он так долго пытался привыкнуть к этому. К хорошему, конечно, быстро привыкают, но при каждом упоминании этого слова у него дёргались какие-то струны души. У вампиров есть душа? Как бы там ни было, он всё ещё привыкал к этому слову и ко многим другим с ним связанным. Жена. Дочь. Сын. Марианелла первый лучик жизни в его тёмном царстве одиночества, который он возвёл вокруг себя, чтобы уберечься от  тёплых, но таких хрупких лучиков, чтобы уберечь их от себя, потому что он гораздо сильнее, ГОРАЗДО.  И всё-таки он был слаб против её искренности, её доброты и сумасшедшей наивности в своём неверии, что он может причинить ей зло. А как она смеялась! Иногда ему казалось, что он украл у неё этот искристый смех. Да что там, он украл у неё жизнь, украл каждый её закат и рассвет, он украл её у света, поместив в непроглядную тьму. Эгоист. Себастиан наверно ежечасно проклинал бы себя за это, если бы не видел Марианеллу рядом. Она была по-прежнему красива, по-прежнему добра и искренна, только её наивность канула  в лету, она будто внезапно повзрослела, зато её живой огонь оставался в Галадриэль. Его дочь. Не будь этого несдерживаемого огонька рядом, он бы никогда не простил себе, что обратил Марианеллу, но появление детей, уверило Галатена, что в их истории есть продолжение, и ничего не замрёт навечно. Галадриэль. Она была удивительно не похожа на мать, светловолосую и голубоглазую. Тёмные волосы и глаза, по-видимому, она унаследовала от отца, но вот живой огонёк, так несвойственный бессмертным был именно от матери. Она его с годами теряла, но в Галадриэль он только разгорался. Себастиан предпочитал не думать о том, что и в ней светило может угаснуть. У него будет вечность на мысли, а жить можно только сейчас. С женой, с дочерью, с сыном. Арман. ОН был не похож ни на Марианеллу, ни на отца. Он был какой-то... Люди сказали бы "на своей волне".  Нет внешне сходства с родителями, конечно, были, но характер...  Себастиан не брался описать его. Иногда Арман был таким же живым как сестра, иногда холодным, как сам Галатен-старший, иногда же задумчив, как средневековый философ, или открыт как мать, или... Эдмунду он казался семицветным цветком, по одному на каждый день недели.  Наверно поэтому ему было сложнее с сыном, чем с дочерью.
Но сложности в отношения никоим образом не влияли на то, что этим вечером, на самой высокой башне особняка он был один. Одиночество. Нет, всёго лишь тоска. Всего лишь чувство вины. И безумное желание подарить им закаты, дни и рассветы,  а не только ночи. 
Мужчина глубоко вздохнул и поглядел в даль. Там ничего ценного ему не было, но там должно было рождаться облегчение, потому что там, пряталось солнце.

Это удивительно и невозможно одновременно!  Она не может, не должна привязываться к людям. У Себастиана появилось подозрение, что всё к этому и идёт. Не за горами обряд инициации, и тогда она станет полноценным вампиром, а у  такого перехода есть свои последствия. Да, она получит большую силу и знания, но в этом случае будет вынуждена охотиться сама. На людей. Во всяком случае, в процессе обряда, убийство человека обязательное условие. И Галатен это знал. Не знала об этом только Галадриэль, воспринимая инициацию как нечто далёкое и прекрасное. Этому ангельскому созданию ещё не приходилось убивать. От этого детей берегла Марианелла. Потому что сам Себастиан убивал без зазрения совести, это была необходимость, и воспринималось как данное, но при всём при этом видеть осуждение  в голодных глазах супруги было невыносимо. Он понимал, что она ещё не забыла, как быть человеком, годы это не стёрли. У Них был негласный договор, о том, что Галадриэль и Арман займутся охотой, только когда сами до этого дойдут. А это всё равно произойдёт. Против зова крови не попрёшь. И им, как и Себастиану, будет недостаточно красной густой солённой с лёгким привкусом металла жидкости.
Он смотрел на свою дочь и гадал, когда она сможет преодолеть эту границу. А она в это время что-то рассказывала о людях. Галатен и не заметил, что прослушал весь её рассказ. очнулся лишь когда девушка говорила:
- ...  А потом, мы покинули деревню и без остановок добрались до поместья. Здесь лучше чем где бы то ни было.
Мужчина улыбнулся. Ему нравилась привязанность дочери к семье. Ему это было важно. Себастиан сжал тонкую ладошку девушки и привлёк её к себе, обнимая.  Галадриэль довольно промычала:
- Я люблю, когда ты так делаешь, - довольно проговорила девушка, прижимаясь  к отцу. Обнимающий мужчина в этот момент почему-то остановился и замер на мгновение.
- Что такое? - отстраняясь, спросила она.
- Твой брат едет. Сообщи матери. Пусть велит накрывать...
Девушка, которое в это время насколько можно высовывалась из балкона-окна, чтобы разглядеть карету везущую домой брата, кивнула, улыбнулась и бегом спустилась по винтовой лестницу, что-то весело бубня себе под нос.
Себастиан проводил дочь улыбющимся взглядом и спустился следом, правда, конечно, в более сдержанной форме.